Елена Коронатова - Бабье лето [повесть и рассказы]
Все было спокойно, пока не вышел на сцену Лешка. Марина отвернулась и чуть ли не вслух разговаривает со своим инженером. Лешке петь надо, а он глаз с тех двоих не спускает. Ему ребята кричат: «Лешка, друг, начинай!» А он на весь зал говорит:
— Жду, когда образованные люди разговаривать перестанут.
Тут все, кто был в зале, глянули на Марину. Другая бы растерялась, не знала, куда деваться, но Марина не такая. Встала, взяла своего инженера под руку к как ни в чем не бывало направилась с ним к выходу.
Лешка пел в этот вечер плохо. Но ему все равно хлопали. Сочувствовали.
После злополучного концерта Тарасов стал избегать Марину. Видно, ее это задело, и она заявила: «Только слово скажу, и он побежит за мной, как миленький. Все сделает, что захочу».
И тут кто-то из ребят решил ее подзадорить:
— Уж если ты над ним такую власть имеешь, так пусть Тарасов сегодня на нашем участке поработает.
Дело в том, что на участке, где работала Марина, заболел экскаваторщик. А были последние дни месяца. Сами понимаете, обидно под конец план срывать.
Марина еще раз всех заверила, что будет так, как она пожелает, и отправилась на Лешкин участок. И мы, кто еще на смену не заступил, пошли за ней. Неужто Лешка пойдет на поводу у этой красавицы?
Эх, какой лисичкой прикинулась Марина. Вытерла грязь с его щеки, положила ему руки на плечи. Не постеснялась, что люди кругом. Лешка заулыбался, приосанился. Видно, зацепила парня за сердце…
А Марина (и откуда у нее такой ласковый голос взялся) проговорила:
— Ну, Лешенька, прошу, сделай для меня одно доброе дело, — и перешла на шепот.
Видим, брови у Лешки дрогнули, глаза потухли.
— Не могу я… Даже для тебя. Вас выручу, а ребят из своей бригады подведу… Не могу я.
У Марины глаза заметали молнии, но она не успела ничего сказать. Появился ее кавалер — инженер Крюков. Подскочил с готовенькой улыбочкой.
— Собственно, Мариночка, что вы волнуетесь? Нет необходимости упрашивать товарища. Я позвоню старшему прорабу, и Тарасова перебросят.
Тут-то и нашла по-настоящему коса на камень.
— Кого перебросят? — закричал Лешка.
Спорили они до хрипоты. Мы не уходили. «Болели» за Лешку.
Потом инженер с Мариной побежали в контору звонить старшему прорабу. И мы тоже. Все знали: старший-то прораб приятель Крюкова.
Инженер кричит прорабу в телефон свое, Лешка свое. К счастью, на коммутаторе дежурила Травинка. Вот когда мы впервые узнали, какая у нее душа. Слышала Травинка спор Крюкова и Лешки да взяла и подключила телефон главного инженера Михайлова. Тихонькая, а сообразила, что к чему.
Наш главный — человек справедливый. Если рабочий прав, всегда за него заступится. И в этот раз он все рассудил по справедливости. Не велел Тарасова дергать с места, сказал Лешке: «Работай спокойно». Ну, а Крюкову, видно, досталось. Глаза у него сделались как у вареного судака.
— Ничего не понимаю, — промямлил он, пожимая плечами и вешая трубку.
Кто-то насмешливо проговорил, что не каждый за красивые глаза продаст рабочую честь. Рано, дескать, похвалялась синица море зажечь. Впервые Марина не сумела разыграть равнодушие. Со злостью бросила Лешке:
— Не смей за мной ходить. Я не хочу больше тебя видеть.
И это, заметьте, при всех. Эх, как вздрогнул Лешка. Будто его электрическим током дернуло. Глаза сверкнули, как разгоревшиеся угли, а шрам на лице стал особенно заметным. Сначала он весь подался вперед. Мы уже думали, побежит за Мариной. Потом резко повернулся и пошел не оглядываясь к своему экскаватору.
Мы ждали, чем дело кончится. Одни утверждали, что они снова помирятся и Тарасов первый покорится. Другие считали, он теперь раскусил, что за птица Марина.
Слышала все эти споры Травинка. Совсем она сникла. Стала как тень.
Развязка пришла самая неожиданная. Лешка стал выпивать. Всем это в диковину. Прежде-то Лешка хмельного в рот не брал. Раз так напился, что даже концерт у нас сорвал. Ему надо выступать, а он, как говорится, лыка не вяжет.
Гена Дорофеев, секретарь комитета, позвал Марину и говорит ей:
— Ты бы повлияла на Лешку. Жаль его. Ведь свихнется же.
А Марина отвечает:
— Ничего общего с этим пьяницей не имею.
Лешке передали ее слова. И совсем парень закрутил. Заявился в клуб пьяный, чуть с Маринкиным инженером не подрался.
Как-то заболел напарник Тарасова. Пришли Лешку звать на работу, а он опять в таком виде, что не только на работу, но и по комнате пройти не может.
Решили наши комсомольцы продернуть Лешку в газете, написали заметку и тоже удумали: поручили Травинке нарисовать карикатуру на Лешку. Талант у нее такой — нарисует не хуже Кукрыниксов.
Травинка наотрез отказалась, а была она у нас член редколлегии. Групкомсорг нажаловался на нее, и Травинку вызвали в комитет.
Гена сгоряча, не разобравшись, стал стыдить Травинку.
— Не успели, — сказал он, — тебя в комсомол принять, а ты от первого поручения отказываешься.
Травинка хотела что-то ответить, но в это время вошла Марина, и слова у Травинки застряли в горле.
— Ты вообще отказываешься в редколлегии работать? — спросил Гена.
— Вообще не отказываюсь, — чуть ли не шепотом ответила Травинка.
— Она только рисовать на Тарасова карикатуру не желает, — сказала Марина. — У нее личное выше общественного.
Тут только до Геннадия дошло.
— Ну… и… ну… — протянул он. И, хлопнув ладонью по столу так, что над пустой чернильницей подпрыгнула крышка, воскликнул: — И правильно делаешь! — И самокритично добавил: — А я, дубина стерильная!..
Любил наш секретарь сильные выражения. Гена заявил, что зря вызвал Травинку и пусть она идет домой и спокойно отдыхает.
Травинка не ушла. Она чего-то ждала. Может быть, когда уйдет Марина. Но тут пришли остальные члены комитета и сразу же заговорили о Лешке. Кое-кто настаивал на том, чтобы снять Лешкин портрет с Доски почета. А другие предлагали исключить Лешку из комсомола, если он хоть раз явится на работу в нетрезвом виде, чтобы не позорил комсомольского звания. Пока спорили о Лешке, Травинка сидела за шкафом у двери. Когда она исчезла, никто и не заметил.
Между тем Лешка в этот вечер отправился на четвертый участок к своим друзьям по ремесленному.
Друзья Лешки, Иван и Михаил, жили на частной квартире. Хозяйка приготовила ребятам ужин, а сама пошла на работу. Как только за ней захлопнулась дверь, Лешка вытащил из кармана тужурки пол-литра водки. Ребята сначала отказывались пить. Лешка насупился.
— Со мной не хотите?..
Чтобы не обидеть друга, сели к столу. Лешка пил и становился все скучнее. Заявил, что признает только мужскую дружбу, а любви никакой не существует.
— Правильно, Лешка, — крикнул Иван. — Выпьем за дружбу?
Выпили за дружбу, за счастливую жизнь, которую, конечно, в первую очередь создают они, строители. И нет другой такой прекрасной профессии на свете.
— Спой, Леша, — попросил Михаил. — Спой не для равнодушных людей, а для нас, твоих друзей.
Лешка не стал ломаться. Но только он затянул «Глухой неведомой тайгою», как раздался осторожный стук в окно. Ребята прислушались, стук повторился. Михаил, опрокинув табуретку, побежал в сени. Вернулся скоро, а за ним шагнула через порог девчонка.
Она, видно, долго была в темноте, потому что прикрыла глаза рукой, защищаясь от света. Когда отняла руку от лица, Лешка воскликнул:
— Травинка!
Ребята, недоумевая, смотрели на Травинку. Ну зачем понадобилось девчонке тащиться в такую даль? Ведь ей пришлось прошагать добрых шесть километров, и не по гладенькой дорожке, а пустырями и котлованами. Известно, какой рельеф на втором году строительства гидростанции. К тому же темь непроглядная. Слякоть.
Смотрят ребята на Травинку и молчат, и она молчит, опустив голову, а туфлишки на ней насквозь мокрые.
— Ты что? Заблудилась? — спросил Лешка. Он решил, что Травинка идет к своей тетке, которая недавно переехала на четвертый участок.
Заговорила она, и губы у нее тряслись, то ли от холода, то ли еще от чего.
— Леша, на комитете сейчас… товарищ Дорофеев и вообще все… Леша, я бы тебе одному… все бы сказала…
— Говори при всех, — заявил Лешка, — у меня от них, — он кивнул головой на ребят, — секретов нет.
Изо всех сил старалась Травинка быть спокойной, но голос у нее то и дело срывался. Пересказала, что говорили о Лешке на комитете, и все повторяла: «Они хотят твой портрет снять с Доски почета».
Лешка слушал, трезвея и хмурясь.
— Ну и что же! — проговорил он с обидой. — Пускай снимают! Делов-то мне!
— Что ты, как же можно?
И такая тревога и печаль прозвучали в ее словах, что Лешка пристально взглянул на Травинку.
А она тихо проговорила:
— Не пей, Лешенька. Они сказали, придешь на работу выпивши… снимут… — Она замолчала, испугавшись своей смелости.
